Что нам за печаль?

В материале – “мысли в слух” литературного критика Галины Юзефович. Галина Леонидовна рассказывает о тенденциях на книжном российском рынке, о примечательных книгах и авторах; отвечает на вопросы алтайских читателей.

Цель материала: указать не только на беды и радости читателей, издателей и всех причастных к теме книг. Но и – передать самобытную речь автора.

Литературный критик Галина Юзефович – о читателях, писателях и книгах

В конце марта завершился ежегодный фестиваль книги «Издано на Алтае». В этом году алтайские писатели и читатели, помимо прочего, встретились с одним из самых авторитетных российских критиков Галиной Юзефович. Встреча была онлайн, но разговор, как и задумывалось, получился жестким. «ЗН» публикует самые яркие тезисы Галины Леонидовны.

Все хорошо, но…

В России очень плохо с книготорговлей. До Барнаула я пока еще не доехала, но рискну предположить, что у вас есть два-три магазина сети «Читай-город» и, наверное, все. Может быть, есть еще один какой-нибудь независимый небольшой книжный магазин, который предлагает книги чуть более неожиданные. Но это не только ваша беда. Во многих даже крупных российских городах нет хороших, независимых книжных магазинов. И это при том, что 80% людей до сих пор покупают книги в офлайновых магазинах.

Кроме того, у нас не очень эффективно (или очень неэффективно) работают литературные премии, мощнейший маркетинговый инструмент. Мы узнаем о книгах благодаря литературным премиям. Но они, увы, не успели стяжать себе достаточного авторитета и популярности среди широкого круга читателей. Скажем, в Великобритании разница между продажами книг, не вошедших в букеровский лонг-лист и вошедших, составляет иногда 100 %. Другими словами, как только твоя книга вошла в этот лист, тебя сразу начинают покупать все и каждый. Английский читатель привык доверять выбору Booker Prize. В России такая привычка не сформировалась, премия «Большая книга» дает небольшой прирост продаж.

Очень мало у нас и литературной критики. Литературная критика, как и литературная премия, должна влиять на читателя. Критики формируют литературный ландшафт, говорят, на что стоит обратить внимание. Но людей, которые бы писали о книгах системно, постоянно и на достаточном глубоком уровне, нам не хватает. Мы можем назвать десяток имен и, наверное, все. Читатель не имеет возможности опираться на экспертное суждение критика.

Коротко говоря, проблем на российском книжном рынке очень много. Книги плохо продаются, отсюда низкие доходы и у издателей, и у писателей. Из-за этого нет литературных агентов и притока новых книг. Писателей вымывает из профессии, талантливые авторы вынуждены работать копирайтерами, журналистами, маркетологами. Литературные премии и литературная критика не оказывают существенного влияния на читателя. Российская литература не очень востребована за рубежом, и все это усугубляется монополизацией книжного рынка.

Все плохо, но…

Понятно, что жаловаться на жизнь легко и приятно. В этом случае ты выглядишь невинным страдальцем. Гораздо интереснее и труднее найти позитивные тенденции, а они есть. Причем многообещающие. Итак, что хорошего?

Россия переживает бурное развитие книжных клубов. Надо сказать, несколько лет я вела книжный клуб в бизнес-школе «Сколково». Раз в месяц мы – я, сотрудники и студенты – собирались и обсуждали одну, заранее прочитанную книгу. Нам казалось, что мы такие одни. Но вдруг на карте, как по волшебству, стали загораться лампочки. Кажется, вся страна теперь, я говорю о России, буквально окутана сетью книжных клубов. Мы все шутим, что это наша агентурная сеть, сеть глубоко законспирированных читателей. Еще пять лет назад ничего подобного не было.

Очень быстро растет рынок аудиокниг. Я сижу в одной из сервисной Storytel, потому как вот уже полгода начитываю здесь книгу моего любимого писателя Владимира Короленко «История моего современника». Это такой бесконечный проект, я начитала две трети книги и, как тот герой из «Союза рыжих», – помните, он переписывал «Британскую энциклопедию», – амбициозно рассчитываю в скором времени перейти к букве «В». Да, аудиокниги захватывают рынок, и надо понимать, что аудиокнига – не конкурент и не замена остальным книгам, это их дополнение. Эта та книга, которая впервые за всю историю претендует на безынтеллектуальную часть времени. 70 % слушателей аудиокниг – люди, которые до этого читали от силы четыре книги в год. Теперь они могут читать и бегать, читать и мыть посуду, читать и гладить. А в Древнем Риме, к слову, чтобы читать, нужен был ты, раб и стол. Порекомендую три грандиозных аудиопроекта: «Тени тевтонов» Алексея Иванова, «Пост» Дмитрия Глуховского, «Просто Маса» Бориса Акунина. Это те книги, которые были созданы для говорения, так что уже сейчас можно говорить о новом типе литературы – «литературе под запись».

В российской литературе, несмотря на все плохое, по-прежнему появляются новые имена, что меня поражает, восхищает и радует. Например, мы все знаем фамилию Пелевин. А вот сейчас на горизонте появился новый петербургский писатель, автор уже трех романов, и фамилия его – тоже Пелевин, а имя – Александр. Его книга «Покров-17» впечатлила, как и предыдущие работы. Книга Алексея Поляринова «Риф» – отличный пример бестселлера из ниоткуда, еще один автор – Вера Богданова и ее «Павел Чжан и прочие речные твари». Повторюсь, это новые авторы, книги которых имеют полное право и основание встать на полку рядом с книгами более известных, опытных и мастеровитых писателей.

Вновь наблюдается интерес к малой прозе. Вообще, для русской традиции малая проза – рассказ, новелла, повесть – гораздо естественнее, чем роман. Но значительную часть российского рынка занимают именно романы: есть такое поверье, что малая проза плохо продается. Расскажите об этом Чехову, Бунину, Лескову и так далее. Слава богу, поверье это наконец-то уходит из голов издателей, русская малая проза возрождается. Глубоко меня потрясшая книга Аллы Горбуновой «Конец света – это моя любовь» – один из примеров. Эта книга, сборник разных текстов, настолько разных, что вообще трудно понять, как они сосуществуют под одной обложкой. И невероятно тонкие, пронзительные воспоминания о детстве, и фантасмагорические, фантастические сюжеты, и, в конце концов, исповедальная нота. Отличный пример малой прозы.

Огромный, колоссальный расцвет переживает нон-фикшн. Десять лет назад 100 % рынка просветительской литературы составляли книги переводные, в России нон-фикшн не было. Казалось, что это изумруды: алмазы в России есть, изумрудов небогато. А сегодня мы знаем – у нас есть свое месторождение изумрудов. И пишут у нас такие книги ничуть не хуже, а зачастую даже лучше, чем на Западе. Более того, русский нон-фикшн – это та часть современной русской литературы, которая довольно активно экспортируется. Его хорошо переводят, эти книги конкурентоспособны на мировом рынке. Советую обратить внимание на «Безлюдное место» Саши Сулим, «Вирус, который сломал планету» Ирины Якутенко, «Опасные советские вещи» Александры Архиповой и Анны Кирзюк, «Евангелие от LUCA» Максима Винарского.

И, наконец, если раньше у нас на всю страну был один Литинститут им. А.М. Горького – довольно своеобразное учебное заведение, унаследовавшее большую часть своих достоинств и недостатков от советской эпохи, то сейчас есть альтернативные формы обучения писательскому мастерству. Я не очень хорошо отношусь к литературному институту, потому что он одновременно и про писательство, и про читательство, и про культуру с литературой и про много чего еще хорошего. А вот что касается магистратур, курсов, кружков, школ и прочего – это здорово, туда приходят учиться именно писать, причем приходят осмысленно.

В общем, если звезды зажигают – значит, это кому-нибудь нужно? Значит, литература по-прежнему нужна.

Записал Аркадий Шабалин

Вопрос – ответ

Что такое литературный канон и нужен ли он вообще?

– Идея канона связана с другой эпохой, сегодня никакого литературного канона быть не может. Книга Наима Мойзеса «Конец власти» – как раз об этом, в ней речь о том, что мы переживаем революцию множества. Сегодня каждому доступно гораздо больше всего, чем когда бы то ни было в истории. Это означает, что влияние отдельно взятого элемента сильно снижено. Власть современного американского президента, например, существенно уступает полноте власти, которой обладал Джон Кеннеди. Власть сильно рассредоточилась, что уж говорить о литературных критиках. Канон на самом деле устроен ровно так же. Литературный канон – форма власти, власти над умами. И она то же «схлопывается». Мы уже живем в мире, в котором можно не читать Толстого, потому что кто-то там кажется гораздо интереснее. И почему мы должны говорить, что Толстой – это обязательно, а остальные – нет? Коротко говоря, формирование канона невозможно из-за обилия авторов и книг. Подозреваю, проживи Гарольд Блум, защитник канонических устоев, дольше, он бы написал свою знаменитую книгу иначе. Но это не значит, что нет великих писателей, что нет великих книг. Это значит, что значимость отдельно взятой великой книги сегодня гораздо ниже, чем сотню лет назад. И я не знаю, кого можно было бы добавить в канон, из-за того, что я не понимаю, что такое канон сегодня. Есть канон постколониальный, есть канон феминистический, есть традиционалистский, современный. Я думаю, что нам нужно постепенно, хотя болезненно и неприятно, отходить от такого стиля мышления. Думать канонами больше непродуктивно.

– Как отличить настоящую литературу от графомании?

Настоящую литературу от графомании мы можем отличить «никак». Нет никакого критерия. Раньше как: эксперты со справкой имели право публично выражать свою экспертную позицию. А что мы видим сейчас? Сейчас каждый человек – эксперт, мы все теперь эксперты, поголовно. Сначала все были политологами, затем вирусологами, а литераторами и педагогами так вообще не переставали быть. Поэтому вся ответственность перекладывается на читателя, никто не скажет, графомания перед тобой или великая проза. Ты должен решить это сам для себя, признать, что другие могут думать иначе, смириться с этим и жить дальше.

Вы взяли интервью у Леонида Агутина. Что это было?

– Дело в том, что список прочитанного, полюбленного и дорогого сообщает о нас гораздо больше, чем мы думаем. Так вот мне интересно, что читают, любят и ценят наши дорогие, всеми узнаваемые инфлюенсеры. Мне кажется, важно вернуть чтение в пространство публичной дискуссии. И я в этом вижу свою профессиональную задачу. В Америке, например, главный читатель – бывший президент Обама. Каждый год он читает 60 книг, то есть по книге в неделю. Такой хороший, уверенный читательский темп. А затем он, Обама, публикует список прочитанного за год, который очень и очень влияет на американское общество. Условно говоря, хочешь быть как Обама – сходи почитай книжку. В России влиятельные люди очень редко говорят о книгах публично. Вот затем я и приглашаю на YouTube читающих, интересных, готовых говорить о книгах публично людей. Агутин в этом отношении оказался прекрасным собеседником.

– Почему в литературе преимущественно женщины?

– Потому что их больше, вот и все. Литература сегодня, действительно, в большей степени женское занятие. До России эта тенденция дошла позже, в мире так уже, в общем-то, давно. В Англии женское писательство уже было в позднюю Викторианскую эпоху. Я как-то подсчитала, что за десять последних лет Нобелевскую премию по литературе получили поровну и авторы, и авторки. Ну вот, правда такова, какова она есть, и больше не какова. Не знаю, хорошо это или плохо.

– Из-за распада литературного канона как быть со школьной литературой?

– Я, к сожалению, не могу ответить на этот вопрос. Я с большой осторожностью отношусь к темам, связанным со школьной программой по литературе. Это такая область, где лучше молчать – если ты не преподаватель. Я лучше зайду с другой стороны: единого ответа на вопрос, зачем нужна школьная программа по литературе, не существует. Любой предмет – это ответ от конкретного вопроса, от конкретной задачи. От какой задачи ответом является школьная программа по литературе, мы не знаем. Привить любовь к чтению – задача первая. Вторая, как говорил академик Гаспаров, знать, от чего умерла Анна Каренина – для нас это важнее, чем единая система налогообложения. Третья задача – уметь анализировать тексты, а четвертая – сформировать риторические навыки. Пятая – развить эмоциональный интеллект. И как все это упихать в одну учебную программу – непонятно. Честно сказать, я вообще не знаю, что делать со школьной литературой. Возможно, надо изменить задачи, и тогда мы поймем, какие тексты убрать, а какие оставить.